Про зеркало истории

– Вы знаете, что это такое? – ткнул я пальцем в сторону зеркала.

Магнуст коротко оглянулся через плечо, невозмутимо сообщил:

– Зеркало.

Его ничем нельзя было удивить. Я пояснил:

– Это не простое зеркало. Это зеркало нашей загадочной славянской души...

Он мертвенно осклабился и подмигнул: давай, мол, давай, я пришел тебя слушать.

– Раньше здесь был дорогой ресторан "Яр". До революции сюда ездили кутить богатые купцы.

Магнуст понятливо закивал головой:

– А сейчас, наоборот, здесь полно колхозников и слесарей...

– Не в этом дело! Нигде в мире нет дорогих ресторанов для колхозников и слесарей. Я хочу указать на основную ошибку в ваших действиях...

– Очень интересно!

– Вы пытаетесь судить людей во внеисторическом контексте.

– Ого! – От восхищения Магнуст даже хлопнул в ладоши.

– Оценивать поступки людей можно только поведенческими критериями их времени, их действия нельзя отрывать от их истории, даже если они пережили свою эпоху!

– Очень убедительно, очень научно, герр профессор, – усмехнулся Магнуст. – А при чем здесь зеркало?

– Зеркало – самая мгновенная фотография времени. Когда пьяный купец хотел ощутить свою силу и значимость, он с размаху бросал бутылку шампанского в эти зеркала. Ищущая смирения славянская душа всегда нуждалась в ярких формах самоутверждения.

– Прекрасное развлечение, – согласился Магнуст. – А как к этому относились остальные?

– Посетители аплодировали, прислуга мгновенно выметала осколки, в счет купцу включалась стоимость зеркала, а на другой день вставляли новое. Во дворе ресторана еще сохранился стеллаж, где всегда держали запас зеркал. Но больше полувека он пустует - таких зеркал у нас больше не льют. Вот это, последнее разбитое, заменить нечем. Да и незачем, поскольку каждый знает, что если он кинет в зеркало бутылку, ему дадут пять лет тюрьмы.

– Очень интересная история, кивнул Магнуст. – Зачем вы ее мне рассказали?

– Я сделал вам предложение. Давайте вместе найдем кого-нибудь из этих купцов-дебоширов, кто-то из них наверняка еще жив, вместе расследуем обстоятельства его общественного поведении и предадим суду за хулиганство. Отличающееся особой злостностью и цинизмом...

– Вам угодно валять дурака? – зловеще-мягко спросил Магнуст.

– Магнустик, дорогой, пойми меня правильно, я не дурака валяю! Я объясняю тебе то, чего ты – иностранный господинчик – понять не можешь! Мы жили во времена, когда зеркала были очень дефицитны, они до сих пор дороги, а рож, по которым разрешалось хряснуть в любое время, хоть отбавляй! Держава предписала самоутверждаться, разбивая не зеркала, а чужие морды и чужие судьбы. И если есть на мне какая-то вина, то состоит она в том, что я тоже хотел выжить. Мое отождествление – не с приказом мучить подследственного, а с надеждой подследственного выжить...

– И вам удалось выжить, – хмыкнул Магнуст. – С большим запасом.

Помолчал и добавил с болью и ненавистью: – Вы говорите ужасные вещи!

– Да ничего в них ужасного нет! – крикнул я. – Правду я говорю! Ты почему-то к державе иск не предъявляешь, а с вопросами лезешь ко мне! Преступником хочешь меня выставить! Это через тридцать-то лет! Все сроки давности истекли – ничего не выйдет у тебя.

– По вашим преступлениям срок давности не течет, - хладнокровно заметил он.

– Течет! Еще как течет! Быстрее, чем за карманную кражу! Ты думаешь, почему мировая юстиция признает сроки давности? Вина, что ли, стареет, или наказания ждать надоедает, или боль потерпевших смягчается? Не-ет, друг ситный! Высокая мудрость закона: в течение долгих лет сроков давности меняются оценки поведения. Нельзя сегодняшними критериями мерить наши поступки тридцать лет назад...

– Какими же сегодня критериями прикажете мерить?

– А никакими! Не надо мерить! Надо забыть!